…наступила осень. Лето бушевало-бушевало, и вдруг съежилось и в одну ночь уступило осени. А осень, она такая, — вкрадчивая. Красивая. Через поредевшие листья темнеют ветви, и синее небо, которое раньше было скрыто пышной зеленью, прорезается причудливыми росчерками. Осень — талантливая абстракционистка.
Пространство вдруг словно распахивается — высокое небо, отчетливые силуэты елей на близких горах. Прозрачный воздух пахнет опавшими листьями. Царит покойная тишина, и только иногда падает задержавшееся на ветке яблочко, катится по траве, шурша.
Потом выходишь утром на улицу, а на траве и упавших листьях — узоры инея. Красиво. К вечеру замерзшие трава и листья пожухли, и мокрая осень невидяще бредет по ним слепым чудищем. Тишину раздирает непрестанный шум дождя; то усиливаясь, то затихая, он будто бродит вокруг дома, то приближаясь, то затаиваясь неподалеку, чтобы грянуть в истерзанные стекла с новой злобной силой. Ветки деревьев судорожно вздрагивают под тяжкими каплями, и, теряя последние покровы, отчаянно машут, взывая к равнодушным небесам.
Все, что недавно было зеленым, торжествующим, благоухающим, и все, что это лето обещало, — время его прошло, и оно умирает. Дождь все рушится с небес, смывая жизнь с деревьев, кустов, трав, иссекая острыми струями все, что осталось без защиты.
В такие времена даже люди бросаются в объятия друг друга — спрятаться от дождя, переждать агонию.
И вдруг наступает передышка, чуть светла. Все вокруг застывает, не веря тишине, не веря вернувшемуся теплу, ничему больше не веря. Но по привычке доверчиво улыбается глумливо хихикающему солнышку. Индейское лето длится ровно столько, сколько нужно, чтобы собрать мертвые листья в погребальные кучи и пустить их прах по ветру. И ах, эта милота — на фоне необычайно синего вечернего неба паутинки, летящие в никуда.
А ночью начинается снег — мокрый, ледяной, смертельный. В неумолимо падающем снегу дрожат от холода бездомные собаки и где-то в казенных стенах молча умирают брошенные дети. На носу Новый Год…
